Письмо седьмое
Потом его на классном собрании прорабатывали. Звеньевые и активисты из стенгазеты. И папа его — полковник из какой-то серьёзной гражданской организации — внёс свою лепту.
Всё делалось по школьным воспитательным законам.
А дальше пошли в ход законы дворовые, а законы дворовые — они более суровые. По этим законам Киселёв получился предателем. Он Рубцова учителям предал. И вот…
Однажды к нашему другому активисту Валькову подошли два человека и отколотили. Ни за что ни про что. Это была ошибка. Эти два человека должны были отколотить Киселёва. И это были не наёмные лупильщики, а друзья — Штыцкий и Яковлев. Из соседнего двора. Им рассказали, как предательски вёл себя Киселёв, и они заявили:
— Да таких же давить надо!
Тогда им и намекнули, что именно надо. А сами мы мол не можем. Вот они и отлупили по ошибке Валькова. Знали, что он активист, ну и всыпали ему. Им быстро растолковали, что не того они отлупили. Не тому всыпали. Тогда они встретили Киселёва на улице и спросили:
— Ты Киселёв?
— Я Киселёв.
Вот они ему и надавали. А ребята из школы шли и спрашивали:
— Кого это там лупят? Не наших ли? Не надо ли заступиться?
Им на это другие ребята отвечали:
— Киселёва лупят за Рубцова. Правильно лупят. Так ему!
Но Киселёву меньше досталось, чем Валькову., потому что мимо Марьяна Яковлевна шла. Она вперёд как бросится с сумкой, и Штыцкий с Яковлевым сбежали. Почему-то боялся народ Марьяны хуже участкового инспектора. Хоть была она и маленькая, и дохленькая.
А мы такой вывод сделали:
«Если тебя незнакомые на улице спрашивают: «Ты кто?» — не называй фамилию, а говори: «А что?»
И второй вывод:
«Когда с трибуны выступаешь с каким-то заявлением, думай над дворовым его продолжением».
Начальство, конечно, главней,
Но товарищи все же нужней.
Сейчас Штыцкий директор мебельного магазина. Через него Приходов Витя — скоро доктор наук — по блату стулья достал.
Начинаю очередной рассказ с очередным выводом. Это рассказ о пластилиновых бомбах. Не знаю, как у вас, а у нас всегда была мода на такое хулиганство. Сначала была мода кидать перья с оперением. Потом на рогатки. Потом на катание карандашей. Кладёшь карандаш на пол и катаешь его ногой. Карандаш трещит, а откуда трест — ни за что не догадаешься. Вот учитель диктует что-нибудь из Тургенева. Там у него столько всяких грамматических сложностей, будто он не романы, а диктанты сочинял.
«В одной из отдалённых улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившемся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленной дворней. Сыновья её служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День её, нерадостный и ненавистный, давно прошел; Но и вечер был чернее ночи».
А тут карандаш один, как сверчок или лягушонок, начинает где-то скворчать. Потом второй, потом третий… И целый хор. Как будто трактора выехали, пахота началась… Учитель начинает нервничать «на манер девчат», кричать и терять лицо. А кто виноват — не найдёшь. И мы, разумеется, рады и счастливы.
Потом пошло увлечение пластилиновыми бомбами. Берётся пластилин, из него делается шар, полый внутри, и туда выливается целая чернильница. И шар замазывается. Кто его в руки возьмёт и мять начнёт, очень скоро чернильный взрыв получит. И становится синим. Кто подальше — все веселятся. Кто поближе — нет, потому что они сами синие.
Пластилин дефицит. Или нет его, или он денег стоит, не помню уже. Мы научились под руководством Алика Муравьёва, лучшего отличника, добывать пластилин в пионерской комнате с выставки работ младшеклассников. Придём в пионерскую комнату, всякие кубки и реликвии рассматривать, вопросы про пионерскую организацию задаём:
— Как она организовалась? Кто был первым организатором?
Старший вожатый счастлив, пояснения даёт: «Организация организовалась в таком-то году. Первыми организаторами были те-то и те-то».
А мы крышечку стенда приоткроем и как схватим какого-нибудь пластилинового мужичка и ноготок! Со всеми его лошадьми пластилиновыми и дровами. В комок его превратим — и в карман.
А то и старика со старухой и с золотой рыбкой — полугодовая работа какого-нибудь Димы Аксёнова с мамой и с бабушкой — раз и тика́ть. Из этого шедевра лепим полосатую бомбу. В неё наливаем чернила. И на уроке, допустим, русского языка, тихонечко так между рядами пускаем. Кто-то с передней парты её хвать. И счастлив, ненадолго. (Не знаю как у вас, Татьяна, а у нас впереди отличники сидели и передовики дисциплинарные. А нормальные люди сзади. И какая-то не очень активная борьба между ними велась.)
Тут схватил бомбу Алик Сердюков. (Сейчас он в «Рыбной промышленности» заведует отделом писем.)
Продолжение потом.
(Э. Успенский)
