Письма из Ялты


Письмо шестое

 

Татьяна, вчера ремонтировал машину и весь день провёл с монтировкой в руках. Было не до работы. У меня барахлил подшипник заднего колеса. И колесо при езде говорило быр-быр-быр и потом БЫР-БЫР-БЫР…

На станции техобслуживания, где положено техобслуживать, сказали, такой работы не делают. И нам с Галиловым пришлось проявлять частную инициативы на фоне госжизни, в которой эта инициатива не поощряется. Мы, вернее Анатолий Юрьевич, договорился с механиком из одного гаража. С механиком Витей. И Витя один сделал всю ту работу, которую не могла сделать целая станция технического обслуживания.

Снял колесо, снял тормозные барабаны, с жутким трудом вытащил полуось, потому что болты, которыми она крепилась, приржавели к машине. Пришлось их срезать газосваркой. Потом он напрессовывал подшипник на ось при помощи водопроводной трубы. (На станциях его нагревают и сажают на прессовой посадке специальными приспособлениями.) А Толя все эти семь часов помогал ему. А я монтировал колесо. По дороге сюда у меня случились три прокола, вернее даже пробоя. Пришлось срочно покупать покрышки. Доставать камеры, заклеивать, размонтировать, ставить прокладки, вновь монтировать и т.д.

К вечеру Витя всё спокойно починил, мы с ним рассчитались. Это было значительно дешевле, чем на станции.. Но сил писать уже не было. Выпили мы немного водки и разошлись спать. Вернее, они разошлись, а я остался у себя. При чём с механиком Витей мы подружились на всю жизнь.

Но день пропал. Если сегодня буду в форме, напишу два письма ребёнку. Хотя не гарантирую. А пока продолжаю рассказ про Славу под столом.

Слава Рубцов тоже не был гордостью школы. В смысле обучаемости. Вся школа знала, что он блестяще играет в футбол. У него мяч просто прилипал к ногам. И когда мы играли 21 человек против 22 на баскетбольной площадке, где от количества народа ходить-то было трудно, он ухитрялся в такой толчее мяч не потерять, и всех обвести, и гол забить. Он был какой-то невероятной футбольной звездой. Тренера на него специально ходили смотреть, как на экскурсии по местам боевой славы или в музей. Да сердце у него было плохое. И врачи играть в футбол не разрешали.

Учился Слава плохо. И ехидный был, и неглупый, и потом лучший игрок в карты из него получился (по-моему, он лет через десять стал профессионалом), а как возьмёт учебник — не может с ним и десяти минут просидеть. Скучно ему — что там вливается, что там выливается? — пропади ты всё пропадом.

Однажды погода была мокрая. Мы шли на физику в кабинет. Слава идти не хотел, его должны были спрашивать. А если не идти, куда деваться?

На улице промозглость, в туалете сидеть скучно, да и неудобно. Того гляди директор Пётр Сергеевич забежит.

Вот Слава и решил пойти на учение. И пошёл. Вместе со всеми пошёл в кабинет и забрался под последний стол. Устроился поудобнее. Как американский безработный, газетку себе под голову положил, хотел заснуть. А мы его ногами как бы нечаянно пихаем.

Учитель Сергей Фёдорович ну просто погром объявил:

— Качалов, к доске. Жаров, к доске, и Рубцов тоже.

— Рубцова нет.

— Как нет. Я его в коридоре видел. Он в футбол играл спичечным коробком.

— Это вам показалось. Не мог играть Рубцов. Он уже два дня как в больнице лежит.

Тут староста Юра Кисилёв встаёт и заявляет:

— И ничего не в больнице. Он под столом у Муравьёва лежит.

Нашему старосте Юре Киселёву трудно жилось на свете. С одной стороны, он был наш парень — жил во дворе, в колдунчики играл, в шпионов и на шпагах сражался. А с другой, был комсомольским лидером с уклоном в старосту класса. И дворовые устои у него всё время боролись с комсомольско-пионерскими. По дворовым устоям он должен бы про Рубцова помалкивать. Нельзя товарища выдавать, а по пионерским надо было о Рубцове-разгильдяе всю правду сказать. Потому что он позорит коллектив, советскую школу и пионерскую организацию. Вот не выдержал Юра Кисилёв, встал и сказал:

— И ничего он не в больнице. Он под столом у Муравьёва лежит.

Рубцова, конечно, из-под стола извлекли и в кабинет директора направили. Там с него Пётр Сергеевич умело стружку снимал примерно час.

Продолжение следует.

(Э. Успенский)