Письмо второе
Итак, Таня, наш класс чуть-чуть не стал чемпионом по успеваемости в районе, а то и в городе. Но тут…
Был у нас ученик — Слава Качалов. Самый главный двоечник. Но очень способный вырезальщик. У него была мама. Несчастная женщина, замученная жизнью, мужем и сыном. (К тому времени Слава достиг двух метров роста и начал бриться.) И вот Слава решил её обрадовать. Ко дню маминых торжеств он решил стать круглым отличником.
Он вырезал все двойки. Выкрасил их с обратной стороны чернилами и прилепил вверх ногами на прежние места.
А в это время директор нашей школы Пётр Сергеевич Окунков делал прицел на несколько лет вперёд — будут ли у него медалисты, к концу следующей пятилетки. И если будут, то кто это. Он взял все классные журналы и стал смотреть.
Выяснилось, что Качалов — самый главный отличник среди восьмых классов. Надежда школы. Поэтому директор и заявил на общем школьном собрании:
— Равнение на Качалова!
Наш класс стал смеяться, а учителя поражались. Ведь с ним всегда мучения. Тройка для него приятное событие. Ну, может, четвёрка. Ну, бывает учитель в бреду, он и пять поставит. Но чтобы все учителя бредить стали?
Взяли они журнал, стали рассматривать. Всё честь по чести. Пятёрки их почерками написаны. Но что-то не так. На свет стали рассматривать. Линзы взяли. А тут одна пятёрка отвалилась. И всё стало понятно.
Повели учителя большое следствие. Стали таскать учеников в учительскую и вести перекрёстный допрос. И всё окончательно раскрылось.
Влетело нам по первое число. Вызвали родителей, ругали их. Кое-кто из тёмных родителей нас отлупливал. Кое-кто воспитывал. Кое-кто из самых светлых просил своё искусство показать, чтобы кое-какие ошибки в документах или деловых письмах ликвидировать. А мы сделали для себя два важных вывода.
1. Любое дело, переходящее из искусства в массовое производство, рано или поздно погибает. Только глупый этого не понимает.
2. Если ты шагаешь удачной тропинкой, то будь осторожен. А не стоит ли там в конце колотильщик с дубинкой?
После этого у нас началось увлечение пистонами, взрывами и шарахами.
Тогда еще вовсю была разрешена охота. И многие родители имели ружья и патроны. В патронах были такие капсюли. Капсюль стоит на дне патрона. В нём немного какого-то взрывчатого вещества. Кажется, это гремучая ртуть. Когда по пистону бьют, он взрывается, и взрывается порох в патроне.
Берётся такой капсюль, в него немного хлеба жёванного или пластилина, и капсюль надевается на острие большого гвоздя. Гвоздь привязан к верёвке, а ещё лучше к резинке.
Если встать в подворотне и бросить гвоздь остриём вниз, раздаётся жуткий грохот. А за резиночку поддёрнешь, и гвоздь в кармане.
Все увлеклись этим грохотанием. То в одном углу двора жахнет, то в другом шарахнет. Весь день так. Кто не знает, подумает, что во дворе бои идут. Время ведь послевоенное.
И в школе тоже жахали, и в классе тоже шарахали.
Был у нас в коллективе один лучший отличник Алик Муравьёв. И вот однажды стоим мы в подворотне. Жахаем. Если какая старушка пойдёт или другой человек не очень опасный, но очень интересный в смысле испугательности, мы как шарах. БАХ-БА-БАХ!
Человек как взметнётся!
Знакомых ребят мы испугали. Дворничеху…
(Э. Успенский)
